Читая по понедельникам/воскресеньям в течении очередного года Беседы Братца Иоанна Самарского Чурикова и свидетельства Трезвенников решил сделать выборку отдельных фрагментов свидетельств и бесед. Боялся получить эффект "вырывания из контекста" и искажения смысла и несколько лет не публиковал что получилось. Но вот всё-таки решил сделать это. Надеюсь, что не во вред.
Мы пришли сюда поговорить о том, что делал Христос. Мы говорим о том, чтобы нам избавиться от пьянства, а попусту говорить нечего. Весь мир стал говорильней. Весь мир много слов говорит, а дел нет, но от этих слов дошли до кровавой бойни.
А то, что делал Христос, дела Его отвергают, а свои человеческие законы предлагают, но пользы из этого человек не извлекает, а только пьянствует, и стыдно сказать, о чем говорит и что он делает.
Собрание начиналось молитвой. Братец Иоанн предлагал всем пропеть: «Отче наш», «Царю Небесный», «Верую», другие молитвы.
Затем садился и начинал речь. Вначале читал что-нибудь из Евангелия, а потом читанное пояснял. О. Иван в первый раз, когда был на собрании, услышал чтение об исцелении Иисусом Христом прокажённых, как они просили: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!»
Прочитав Евангелие, Братец Иоанн пристально осмотрел собравшихся и сказал:
- Прокажённые - это мы. На всех на нас проказа. Сами мы в проказе и других заражаем. И пьянство, и разврат, и воровство, и драки, и брань. Господи, какая брань! Дал Господь человеку язык, способность говорить, и чем мы этот язык мажем, в какой грязи пачкаем, на что чудный Божий дар употребляем. Ни птицы, ни рыбы, ни звери, ни какое другое Божие творение не имеют дара слова. Одного человека Господь наградил, и каких только ругательных, скверных слов люди не придумали, какого гноя с языка не выдавливают. По улице идёшь, на работе ли люди, смотришь, дома ли, в семье среди малых детей сидят, везде у всех язык в проказе. В проказе и глотка, гортань, внутренности. Иов прокажённый сидел на гноище и скрёб черепками болячки: столь зудели они. Так и у нас прокажённая гортань, зудит и льёт в неё поганое пойло, обжигает дьявольским огнём, плещет в неё из черепков водку. Есть семья - разбивает её из-за водки в черепки. Дал Бог здоровья - треплем и его, бьём вдребезги из-за того же сатанинского питья.
Поможет Господь найти место, занятье какое, службу - и это положение себе водочной бутылкой разобьём в черепки. И жизнь свою, и жизнь ближних, и здоровье, и честь, и достаток - всё в черепки, всё загноим, лишь бы смазать водочным гноем привыкшую к нему прокажённую гортань. Зудит в нас пьяная болячка, чешется, покоя не даёт. В проказе и руки, в проказе и глаза, в проказе и ноги, в проказе и всё тело. Чего вы только скверного не передумаете на своём веку, в какой грязи свои мозги не переваляете?
Что если бы можно было снять со всех вот тут собравшихся верхушку черепа и взглянуть на мысли, которые пробегают там.
В больших городах жалуются, что маленькие речки и канавки, которые протекают среди людных домов, и куда ото всюду спускаются нечистоты, пахнут очень, что они гниют и заражают воздух. Речонки наших мыслей, полагаю, ещё хуже загрязнены - и смрад от них ещё больше.
Прокажённые глаза не видят чистого Божьего света, в них не видится Божья красота. Всё Божье в человеческом глазе выела проказа. Посмотрите, на что смотрит человеческий глаз и что из глаза смотрит у него? Зависть, жадность, похоть, злость. Посмотрит мужчина на женщину и всю обольёт её гноем, увидел чужое счастье, и помутнеет сейчас, в глазу запрыгают бесы, злоба зальёт всего через край.
А руки, а ноги! На какие грязные дела вас ноги ни носили, какие смрадные дороги они ни топтали! Каких гадостей своими руками ни сделали! Жена, дети, иногда старики - мать и отец - ждут от тебя ласки, привета, а ты бьёшь их своею грубою рукою.
Ведь все вы сквернили свои мерзкие руки о дорогие, созданные Богом, человеческие тела, - с возмущением говорил Братец Иоанн. - Все вы - сквернецы, сквернили руки побоями о чужие тела, сквернили воровством о чужое добро. Везде сквернили, всё - скверна. Ни одного живого места нет без скверны, ни одного чистого дня во всей долгой жизни. Прокажённые! Прокажённые!
Слова Братца Иоанна раздавались отрывисто, как выстрелы из ружья, проносились по комнате, как свист бича, и, казалось, били не только душу слушателей, а вырывали из неё куски.
Слушатели забыли о других. Им, каждому и каждой, чувствовалось, что Братец Иоанн говорит только одному ему или ей, что это с его или с её прокажённых гнойных ран срывает он повязки и обмывает едким лекарством. Многие плакали. Угрюмые и сосредоточенные лица смягчались; сердца, как земля весной под ярким солнышком, оттаивали и после тёплого дождя размякали.
Братец Иоанн сам дошёл до высшего одушевления и не говорил, а как-то выкрикивал:
- Что же мы так и останемся с проказой своей? Прокажённые в Евангелии не остались. Они пошли к Иисусу и молили очистить их: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!» Пойдём за Ним и мы ко Христу, будем, как и они, молить: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!»
По комнате пронеслось: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!»
Братец Иоанн встал и сказал: «Пропоём молитву Иисусу».
Слушатели поднялись, как один человек, и запели: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас». Это было не пение, это был выстраданный крик сотни измученных прокажённых душ.
Люди страдали от своей проказы, видели Христа, хотели подойти к Нему и не смели. Молили издали: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас!» Они пели раз другой, третий, и каждый раз в молитве слышался молитвенный вопль прокажённой толпы: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас!»
О. Ивану вдруг припомнилась вся жизнь со всеми её мелочами, прорухами, мусором и гнилью, и он почувствовал, что и он тоже прокажённый, и он вместе со всеми не пел, а молился: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас!»
Сколько раз толпа пропела молитву, вряд ли кто заметил, только кончили пение вдруг все сразу, как будто пели не сотни людей, а один человек.
«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа», - вспомнилось почему-то о. Ивану из книги Деяния Апостолов слова о первых христианах.
Идучи на собрание, он думал, было, собирался и сам что-нибудь сказать, но теперь на собрании после общей последней молитвы чувствовал, что больше уже нечего говорить: всё сказано.
«В сердцах их Сам Бог заговорил. Что тут прибавит человеческое слово?» - думал о. Иван.
Братец Иоанн после молитвы молчал, молчали и слушатели, они, почти все опершись локтями на колени, тихо плакали.
«Теперь Христос с ними, - думал о. Иван, - каждый вдвоём: Он и Христос. Третий между ними лишний».
О. Иван не стал дожидаться, что будет дальше, и потихоньку незаметно вышел. Дорогой он думал о виденном, о настроении толпы, о речи Братца Иоанна. «Говорит простые, даже грубые слова. Мысли давно известные, а как действуют! - разсуждал про себя о. Иван. - Вот где сила Слова и настоящее красноречие. Во внутренней вере, в силе религиозного чувства и одушевления».
О. Иван вспомнил простые речи Апостолов, записанные в книге Деяний Апостолов и Апостольские послания. Какая так же простота и вместе - какая сила! Дальше он вспомнил семинарскую науку с её схоластикой, закованной в толстую броню немецкого богословия, и ему вся эта книжная мудрость книжных людей показалась такою ненужною, такою жалкою, такою пустою и скучною трухою.
«Сидим мы годы за книгой, учёные мужи читают нам велемудрые лекции, а выйдем мы в жизнь, нас и слушать никто не хочет», - думал о. Иван. - Не знаем, как и подойти к людям, а неучёный Братец Иоанн своим словом двигает души целой толпы».
«Ох, - грустил он, - судно-то у нас большое, а воды мало. Мы и сидим на мели. Сняться бы нам поскорей. Больше бы живой воды!»